Разделы: Юриспруденция
Размещена 29.05.2018. Последняя правка: 26.05.2018.
Просмотров - 1609

Право оперативного управления имуществом и его аналоги

Воскобойник Игорь Алексеевич

-

Московский государственный университет имени Михаила Васильевича Ломоносова

Студент

Суханов Е.А., доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедры гражданского права МГУ им.М.В. Ломоносова

УДК 347.17

Введение: в данной статье рассматриваются основные функциональные аналоги права оперативного управления имуществом и их особенности.

Актуальность данной темы заключается в том, что по сей день так и не придумали такой формы юридического лица, с помощью которой управление государственным имуществом осуществлялось бы наиболее эффективным образом.

Цель работы поиске наилучших функциональных аналогово права оперативного управления.

Задачей работы является разграничение рассматриваемого института от смежных с ним.

Методы: При написании статьи и проведении исследования использовались формалоно-логический, системно-структурный, сравнительно-правовой.

Научная новизна исследования состоит в том, что рассматриваемая проблема почти не поднимается в отечественной правовой литературе, что влечёт массу правоприменительных проблем.

Право собственности обеспечивает своему субъекту необходимую степень власти, позволяющую воздействовать на окружающую действительность в своём интересе. При этом, несмотря на разнообразные попытки, устранить частную собственность в советском государстве так и не удалось. Не получилось и с отдельными рыночными механизмами, ярчайшим примером которых является хозяйственный расчёт. Его наличие послужило основной причиной появления и дальнейшего становления права оперативного управления. Ведь, невозможно обеспечить самоокупаемость предприятия, без наделения его собственными оборотными средствами, позволяющими (пускай и в рамках плана) заключать хозяйственные договоры и нести (пускай только в части оборотных средств) имущественную ответственность [1]. При этом, дамокловым мечом над претворением данных начал в жизнь висел принцип единства фонда государственной социалистической собственности, согласно которому единым и единственным субъектом права государственной собственности является советское государство [2]. В этих условиях предприятия осуществляют оперативное управление государственным имуществом, что, в отличии от административного, предполагает его вовлечение непосредственно в гражданский оборот, где предприятие, в ходе выполнения плана, самостоятельно заключает договоры, несёт гражданско-правовую ответственность, участвует в хозяйственных спорах и др. При этом, предприятие осуществляет не личное, а общественное присвоение.

Важно заметить, что «классический» вариант права оперативного управления, разработанный А.В. Венедиктовым и закреплённый на законодательном уровне в 1961 году, предназначенный для производственных предприятий, с 1990 года, называется правом хозяйственного ведения [3]. За учреждениями же и казенными предприятиями имущество закреплено на праве оперативного управления, предполагающего бюджетное финансирование организации. С учётом изложенного, под оперативным управлением, для целей настоящей работы, будет пониматься как право хозяйственного ведения, так и современный вариант права оперативного управления [4].

В современных условиях право оперативного управления не отвечает требованиям гражданского оборота. 

Во-первых, в советское время, деятельность предприятий полностью предопределялась планом, что влекло довольно узкий и заранее предопределённый круг правоотношений, в которые им предстояло вступить. Сейчас же, унитарные предприятия - коммерческие организации, осуществляющие предпринимательскую деятельность, что требует более гибкого регулирования. Поэтому, закреплённые в законе обязанность предприятия о согласовании с собственником сделок, связанных с недвижимым имуществом и контроль за соответствием отчуждения движимого имущества на предмет соответствия целям, предмету, видам деятельности, предусмотренных уставом предприятия, при осуществлении коммерческой деятельности, данному требованию не удовлетворяют. Конструкция вещного права гибкого характера данным ситуациям не придаёт, поскольку, в соотвествии с принципом numerus clausus, его содержание должно быть исчерпывающим образом определено в законе [5].

Во-вторых, внутренняя противоречивость права хозяйственного ведения проявляется, например, в возможности распоряжения имуществом предприятия. Законом налагаются различные ограничения на распоряжение имуществом (все доктринально верно, поскольку само юридическое лицо собственником не является). Однако и собственник данным имуществом распорядиться не может (опять же, все обоснованно, поскольку иначе это бы подрывало обособленность юридического лица, защищаемую против всех лиц, в том числе и собственника). В результате получается ситуация, когда имуществом распорядиться не может вообще никто и единственным вариантом остаётся ликвидация предприятия, перераспределение имущества и создание его вновь. Трудности возникают также с возможностью оспаривания собственником сделок, препятствующих дальнейшему осуществлению уставной деятельности. В данном случае на контрагентов необоснованно возлагается дополнительный стандарт осмотрительности, который достаточно трудно соблюсти.

В-третьих, конструкция юридического лица - несобственника предполагает единый и неделимый характер его имущества (в том числе, запрет его распределения по паям, вкладам и долям), что исключает привлечение каких-либо дополнительных средств и источников дохода. Кроме того, отсутствие возможности работников участвовать в деятельности предприятия потворствует незаинтересованности в эффективности деятельности организации.  

С учётом вышеизложенного, следует признать, что административная сторона деятельности предприятия, связанная с недопустимостью незаконного отчуждения имущества и иных видов контроля, выстраивается надлежащим образом. Однако, положение предприятия, как субъекта гражданского права имеет существенные недостатки, ввиду противоречивости конструкции права оперативного управления. Обусловлено это необоснованным смешением публичных и частных начал при регулировании. 

Поэтому, при дальнейшем изложении, нами будет представлена попытка рассмотреть вопрос управления государственным имуществом с помощью институтов сугубо частного права. При этом, мы не отрицаем возможность контроля государства за деятельностью управляющих (подчас довольно жесткую). 

Итак, начнём мы с первого аналога права оперативного управления - траста (trust). Дискуссия о внедрении данного института в отечественный правопорядок появилась ещё в 20-е годы ХХ века в СССР. Причина тому - Декрет ВЦИК 1923 (п.6), в соответствии с которым за трестом были закреплены правомочия владения, пользования, распоряжения имуществом. Указаний на наличие права собственности на имущество у треста данный акт не содержал. Как следствие, учёные рассуждали о расщеплении правомочий государственной собственности между трестом, который осуществлял управление и государством, в интересах которого трест действовал. Дискуссия не утихала до 1936 года, когда на уровне Конституции СССР был закреплён принцип единства фонда государственной собственности. 

Между тем, ввиду наличия в английском праве 2-х систем - common law и equity, у одной вещи может быть два собственника, имеющие разный набор правомочий - управляющий трастом (trustee), которому учредитель передал формальный титул права собственности и бенефициар (beneficiarie), который признается собственником по праву справедливости. В качестве последнего может выступать и сам учредитель траста. Подобная конструкция не соответсвует главному признаку континентальной модели права собственности - ее неделимости, закреплением исключительно за одним лицом [6].

Трасты могут быть созданы для различных целей - например, charitable trusts для целей благотворительности, family trusts для управления семейным имуществом, public trusts - в общественных интересах и др., в зависимости от воли учредителя. Кроме того, содержание каждого траста, помимо определённых стандартов, сложившихся в судебной практике, определяется учредителем. Данные положения вступают в противоречие с континентальным принципом numerus clausus вещных прав.

Как отмечал Т. Онорэ, trustee является не только собственником обособленного имущества, но и занимает должность управляющего, являющуюся предметом как судебного контроля, так и контроля со стороны бенефициара. Следовательно, несмотря на определённую самостоятельность, он может быть смещён со своей должности по решению суда в случае, например, ненадлежащего управления имуществом или, наоборот, назначен судом (judicial trustee). В дополнение к этому, отметим, что трасты создаются на определённый срок, до достижения цели создания и тд. Все указанные обстоятельства трудно «уложить» в континентальное представление о собственности, как исключительном праве лица владеть, пользоваться и распоряжаться определенным имуществом, неограниченности ее существования во времени [7].

Поскольку исторически сложилось, что отношения траста, ввиду особой зависимости бенефициара от действий trustee, имеют доверительный характер, в судебной практике, на протяжении веков, формировались стандарты поведения, предъявляемые к управляющему. Общее требование заключается в том, что trustee должен проявлять максимальную степень заботы об интересах бенефициара. При этом, обязанности можно строго разделить на 2 группы: добросовестное осуществление обязанностей (good faith), включающее в себя недопустимость конфликта интересов между фидуциарными обязанностями и персональными интересами, запрет извлечения выгоды за счёт своего положения, осуществление правомочий лично и др., а также эффективное управление (good management), включающее обязанность управляющего по наиболее продуктивному использованию имущества, с учётом сопутствующих обстоятельств, беспристрастное отношение к бенефициарам, в случае, если их несколько, информационные обязанности. При этом, стандарт выполнения указанных обязанностей зависит от различных факторов, например, степень профессионализма управляющего в определённой сфере, особенно, если таковым является юридическое лицо, оплачивается или нет его деятельность или же разновидность траста (например, в рамках family trusts стандарт добросовестности будет повышенным). Кроме того, каждая конкретная обязанность имеет свои стандарты оценки например, в сфере инвестиций существует standard investment criteria [8]. Изложенные обстоятельства позволяют сделать вывод о том, что требования к поведению управляющего являются гибкими, учитывающими как степень его профессионализма, так и сферу деятельности. Безусловно, это способствует наиболее эффективному управлению имуществом и контролю за деятельностью управляющего.

Выводов, исходя из вышеизложенных обстоятельств несколько. Во-первых, конструкции оперативного управления и траста, кроме разделения правомочий по осуществлению права собственности, ничего общего между собой не имеют. Поэтому, дискуссии которые поднималась в 20-е годы ХХ века, затем на этапе рыночных преобразований советской экономики, когда отдельные учёные всерьёз задумывались о введении конструкции траста для управления государственным имуществом, а затем уже в ходе принятия ГК РФ, не имеют под собой никакого основания, поскольку опираются лишь на видимое сходство рассматриваемых институтов. Во-вторых, сама по себе конструкция траста является чужеродной для отечественного правопорядка. Поэтому вопрос о его имплементации вставать никоим образом не должен. В-третьих, отдельные механизмы, как, например, стандарты поведения управляющего, возможность гибкого договорного регулирования его обязанностей и др., не являются чужеродными для отечественной системы права, поэтому их следует учитывать при выстраивании механизма управления имуществом.

Континентальная правовая система не могла не испытать на себе влияние траста. Однако признать данную конструкцию в оригинальном виде европейские государства, конечно, не могли. Так, германская фидуциарная собственность (Treuhand), по сути своей, является институтом обязательственного права. Учредитель, в соответствии с договором, передаёт право собственности управляющему, который должен действовать в интересах бенефициара или самого учредителя. За бенефициаром никаких вещных прав не признается, поэтому он не имеет права истребовать имущество у 3-х лиц или у управляющего.  С другой стороны, поскольку управляющий действует в соответствии с договором, будучи формальным собственником, учредитель также не может истребовать имущество у него, имея лишь договорные способы защиты своего интереса [9]. При этом, как отмечают J. Rehahn и A. Grimm, учредитель имеет возможность включить в договор отменительное условие, в соответствии с которым, при нарушении обязательства, управляющий лишается права собственности.

Как и в английском трасте, имущество переданное в управление, обособлено от иных активов управляющего. При регулировании данного вопроса сложилась целая концепция - Sondervermögen, в соответствии с которой, во-первых, обособленное имущество не является объектом обращения взысканий по личным обязательствам управляющего, во-вторых, с помощью неё объясняется право требования бенефициара, например, о взыскании причинённых убытков.

Что касается обязанностей управляющего перед бенефициаром, германское регулирование существенно не отличается от англо-американского. В данном случае также предъявляется  требование эффективного управления имуществом, оцениваемого, исходя из стандарта разумного хозяйствующего субъекта (prudent merchant). Кроме того, данное требование отграничивается от обязанности действовать добросовестно и строгого соблюдения условий договора. По-видимому, отличием является отсутствие собственного стандарта для каждой конкретной обязанности.

Концепция траста не обошла стороной и французский правопорядок. В 2007 году, в Кодекс Наполеона (далее - ФГК) был введён институт фидуции (fiducie).

В соответствии со ст. 2011 ФГК, фидуция представляет собой договор, в соответствии с которым учредитель передаёт в собственность управляющего своё имущество (в том числе и то, которое возникнет в будущем), для того, чтобы он управлял им в интересах бенефициара. В качестве последнего может быть и сам учредитель .

Важной особенностью французской фидуции является возможность суда лишить управляющего титула, при нарушении им обязанностей, предусмотренных договором [10]. Это подчёркивает экономический характер собственности, передаваемой управляющему, а также его положение как должностного лица .

Вопрос об обязанностях управляющего во французском праве, в отличие от немецкого и англосаксонского правопорядков, является менее определенным и предполагающим значительную долю дискреции управляющего, ограниченную лишь целевым характером предоставленной собственности.  Как отмечает B. Mallet-Bricout, стандарт поведения, при этом, заключается в том, что управляющий должен проявлять ту степень разумности и заботы, которая ожидается от лица, осуществляющего управление имуществом [11] .

Таким образом, европейский образец траста является отношением обязательственным, не предполагающим расщепления права собственности между двумя лицами. Как следствие, фигура бенефициара в данном случае значительно «слабее», ввиду ограниченного числа способов защиты своего интереса, по сути, сводящихся к требованию о компенсации понесённых потерь. В части сравнения рассмотренных институтов в качестве функциональных аналогов права оперативного управления, отметим, что, во-первых, заменить рассматриваемое право они не должны, поскольку передача права собственности предоставляет уполномоченному лицу широкую возможность для злоупотребления и риск утраты государственного имущества. Баланс регулирования здесь обеспечен быть не может, поскольку обосновать с теоретической точки зрения наложение существенных ограничений на лицо, являющегося собственником и использование вещно-правовых способов защиты, применяемых государством, передавшим свой вещный титул управляющему. Кроме того, рассмотренные институты предназначены для использования их преимущественно в коммерческих целях, поэтому различные стандарты поведения, в совокупности с договорными ограничениями и фигурой бенефициара, существенно заинтересованной в извлечении коммерческой выгоды, а, значит, в защите собственного интереса, для данных целей являются эффективными. В случае же, когда речь заходит о государственном имуществе, различные компенсации, гражданско-правовые способы принуждения к исполнению обязательств и др. в полной мере не обеспечивают восстановление нарушенного права. Таким образом, управление имуществом в данном случае соответствовало бы требованиям гибкости, однако степень контроля оставляла бы желать лучшего.

С учётом вышеизложенного, можно прийти к выводу о том, что наиболее приемлемым функциональным аналогом права оперативного управления, в современных условиях, является институт доверительного управления имуществом (ГЛ. 53 ГК РФ). Последний представляет собой договор, в соответствии с которым одна сторона (учредитель управления) передает другой стороне (доверительному управляющему) на определенный срок имущество в доверительное управление, а другая сторона обязуется осуществлять управление этим имуществом в интересах учредителя управления или указанного им лица (выгодоприобретателя). Данный институт, во-первых, позволяет установить ограничения на управляющего, соответствующие особенностям конкретного управляющего и сфере его деятельности. По сути своей, они не отличались бы принципиально от строгих ограничений на распоряжение имуществом и порядка реализации правомочий по владению и пользованию, установленных ГК РФ для права оперативного управления и хозяйственного ведения, а также условия, направленные на оперативное регулирование в случае возникновения непредвиденных ситуаций. Во-вторых, собственник не исключается из данных правоотношений, сохраняя за собой титул, а, значит, вещно-правовые способы защиты в случаях, например, неправомерного отчуждения имущества управляющим.

Получается, что договор доверительного управления соответствует изначально заявленным критериям контроля и гибкости в части управления государственным имуществом.

1. Венедиктов А.В. Государственная социалистическая собственность. М.: Издательство АН СССР, 1948. С. 323
2. Медведев Д.А. Проблемы реализации гражданской правосубъектности государственного предприятия: дис. … канд. юрид. наук. Ленинградский гос. ун-т. Л., 1990. С. 76.
3. Суханов Е.А. Российское гражданское право: Учебник: в 2-х томах. Том I. Общая часть. Вещное право. Наследственное право. Интеллектуальные права. Личные неимущественные права. М.: Статут, 2011. С. 496.
4. Дозорцев В.А. Принципиальные черты права собственности в Гражданском кодексе // Гражданский кодекс России. Проблемы. Теория. Практика: Сборник памяти С.А. Хохлова / Отв. ред. А.Л. Маковский. М., 1998. С. 258.
5. Б.С. Мартынов. Государственные тресты. М., 1924. С. 14.
6. Hudson A. Understanding Equity and Trusts. London, 2007. P. 45.
7. Banakas S. Understanding trusts: A comparative view of property rights in Europe. Barcelona, 2006. P. 5.
8. Honoré T. On Fitting Trusts into Civil Law Jurisdictions // Oxford Legal Studies Research Paper No. 27/2008 P. 14
9. Leslie M. Common law, common sense: fiduciary standards and trustee identity // Cardozo law review. Vol. 27.6. P. 2715.
10. Heup E. Trusts in common law and civil law // Victoria university of Wellington, 2016.
11. Mallet-Bricout B. Le fiduciare, veritable pivot’ ou simple rouage de l’operation de fiducie? // McGill Law Journal. P. 918.

Комментарии пользователей:

Оставить комментарий