Статья опубликована в №78 (февраль) 2020
Разделы: Филология
Размещена 27.12.2019. Последняя правка: 27.12.2019.
Просмотров - 2210

Табу и эвфемизмы в терминологии охоты (на материале якутского языка)

Багардынов Дьулус Станиславович

Магистр филологических наук

Институт гуманитарных исследований и проблем малочисленных народов Севера СО РАН (ИГИиПМНС СО РАН)

Аспирант 3-го года обучения

Научный руководитель: Слепцов Петр Алексеевич, доктор филологических наук, профессор, академик АН РС(Я), действительный член Нью-Йоркской АН, лауреат Государственной премии РС(Я) в области науки и техники, заслуженный деятель науки РС(Я) и РФ, заслуженный ветеран Сибирского отделения АН СССР, главный научный сотрудник сектора лексикографии Института Гуманитарных Исследований и проблем малочисленных народов Севера СО РАН

УДК 81

Введение

Табу – это запреты, возникающие в общественной жизни на всех ступенях развития общества. В якутском языке табуированные слова в большей степени употреблялись в древние времена в связи с мифологическими верованиями народа. Повседневная жизнь якутов была ограничена разными табу.

В якутском языке табу получило широкое употребление в силу различных мифологических верований и суеверий. Процесс охоты трактовался в мифологизированном сознании предков народа саха как обмен дарами, где человек и природа становились партнерами. Признание за человеком права влиять на состояние природы оформлено в представлении о «харыстаах кыыллар» – оберегаемых зверях, на которых ограничивались сроки охоты: лось, благородный олень, горный баран, заяц, боровая дичь, все пушные. Ограничения охоты связывались с периодом брачных игр, размножения, зрелостью пушного покрова. Лингвист А. С. Луковцев предложил специальный термин «муннаран этии», что буквально означает «слово, приводящее к заблуждению» [Луковцев, 1980:94]. Э. К. Пекарский в «Словаре якутского языка» отмечает табуированные слова словосочетанием «харыстаан этэр тыллар», что буквально означает «слова, сказанные оберегаючи» (например, вместо суор («ворон») – аргыс) [Пекарский, 2008:146]. Таким образом, табу – это религиозный запрет, налагаемый на определенные действия во избежание враждебных проявлений сверхъестественных сил.

Актуальность

У якутского народа существовали табу, связанные с рождением, смертью, именованием, болезнью, с верой в сверхъестественные силы и др. Существовали и табу, связанные с охотничьим промыслом. В якутском языке эвфемизации подвергались не только номинации вещи обихода, действий охотников, но и названия промысловых зверей, тотемных животных. Охотники таким образом скрывали свои поступки и действия от духа-хозяина леса.

Видный этнограф и фольклорист Д. К. Зеленин считал, что первые словесные запреты возникли из простой осторожности первобытных охотников: они думали, что чуткие звери, понимающие человеческий язык, могут их подслушать и поэтому избежать капканов или стрел. С древнейшими представлениями о том, что животные понимают человеческую речь, Зеленин связывал также переговоры с животными в быту, которые позже переросли в заклинания. Чтобы не разгневать «хозяина тайги», избежать болезни или другой беды, не потревожить души умершего, запрещалось произносить имена животных [Зеленин, 1929:119].

Табуированные слова заменялись эвфемизмами. Эвфемизм – это замена табуированного слова (в современных культурах – также и резкого или нарушающего приличия выражения) приемлемым.

  У якутов с древности существовали народные обычаи и традиции, которые неуклонно соблюдались, при этом многие слова произносились иносказательно. В первую очередь, к таковым относится табуированная охотничья лексика.

  По мифологическим верованиям тувинцев, звери являлись собственностью хозяина тайги – духа Байаная. К разным зверям и птицам люди относились неодинаково, это зависело от того значения, которое имело то или иное животное. Таким образом, в отношении зверей и птиц охотники соблюдали определенные ограничения, а именно – табу. Начиная с периода подготовки к охоте, охотники старались не называть зверей и птиц по их основному наименованию, не употреблять слова, называющие действия охотников по отношению к животным и птицам, а использовали эвфемизмы.

Основная часть

Наибольшим многообразием эвфемизмов в якутском языке отличается от всех зверей название медведя «эһэ». В якутском языке эһэ является эвфемистическим обозначением медведя вместо исчезнувшего названия. С медведем связан целый культ, свод правил и запретов касательно этого животного и общения с ним. Во всех диалектах якутского языка медведя называют иносказательно, не собственным именем. Тотемический взгляд на медведя характерен для всех народов, почитающих это животное, у которых был зафиксирован его культ. Мифы, поверья и обряды, посвященные животному миру, у людей начали складываться на ранней стадии истории человеческого общества [Алексеев, с. 45]. Сложились разного рода рассказы сакрального характера, нарративные сюжеты о медведе, в связи с чем были введены табуистические запреты, появились эвфемистические выражения [Иванов, с. 223]. В диалектологических материалах зафиксировано свыше 70 различных названий медведя и медвежонка.

К медведю у якутов распространено особое отношение. Это и почитание, и поклонение, и страх. А. Е. Кулаковский отмечает, что «медведь весьма почитаемое животное, ему предписываются сверхъестественные качества» [Кулаковский, с. 54]. Для якутов медведь является священным животным, следовательно, само слово в речи охотников фактически не используется, а взамен появилось очень много эвфемизмов: тыатааҕы «лесной», хара «черный», хараҥа түүлээх «темношерстный», кырдьаҕас «старый», адьырҕа кыыл, сиэмэх кыыл, «огромный кровожадный зверь», мэппэр «косолапый», арбаҕастаах «имеющий доху», тыа кинээhэ букв. «князь леса», кыыл «зверь», улуу кыыл «великий зверь», сырҕан, чыыйдаах «страшный», кини «он», тойон «господин», оҕонньор «старик», ойуурдааҕы «лесной», арҕахтаах букв. «имеющий берлогу», ойуур oҕyha букв. «бык леса, тайги», маамыкаан - вероятно, от маамык «старинное название старосты или князца до введения названия князец». Данные эвфемизмы подчеркивают силу и величие медведя, указывают на особенности его образа жизни, а также описывают его внешний вид. Также в связи с тем, что у якутов сложилось традиционное представление о природной близости «хозяина тайги» человеку, появились слова, обозначающие родственные отношения: абаҕа «дядя», баранчах «медвежонок», дьээдьискэ «дядюшка», оҕонньор «почтенный», өбүгэ «предок», эчээкэ «дед», эбэ «бабушка». Кроме того, в говоре удских якутов зарегистрированы огубленные варианты: өбөкөө, эбэкээ, өбөөх, эбээх, өһө, а также – ыҕы, ыһы.

Медведь назван по месту постоянного обитания. Он считается лесным зверем, поэтому существуют такие наименования, как тыалааҕы, тыатаахый, и общераспространенные, претендующие на литературную норму ойуурдааҕы букв. «находящийся в лесу» [ДСЯЯ, II, с. 197].

А также по признаку обладания кем- или чем-нибудь, т.е. путем метафоризации относительных прилагательных: аһыҥастаах - «медведица с детенышем», от аһыҥас «детеныш крупных хищников - медведя, волка»; дьиэлээх вм. арҕахтаах; күөннээх «имеющий грудь; обладающий грудью», в значении «жирный»; хара туулээх букв. «имеющий темно-бурую шерсть»; харана туулээх букв. «имеющий темно-бурую шерсть»; чыйдаах - от чыый «медведица с медвежонком» — ласкательное слово.

Среди названий «хозяина тайги» встречаются монголизмы, эвенкизмы, русизмы и др.: абаҕа, прямое значение которого «старший брат отца», соответствует п.-монг. abaya «младший брат отца». В нижнеудинском говоре бурятского языка общемонгольское авга также представлено в значении «волк» [Рассадин, 1999, с. 135], а в якутских говорах, слово абаҕа употребляется в значении «медведь»; амаакаа (садын.) «медведь» - от эвенк. амаакаа «медведь» [ДСЯЯ, II, с. 38]; в эвенкийских диалектах амаакаа «медведь» имеет также значение «дед, дедушка; дядя (старший брат отца, матери; предок)» [Вас., ЭРС, с. 26; Мыр., ЭРС, с. 39]; баранчак (инд.) «медвежонок» - от рус. баранчук [ДСЯЯ, II, 48], баранчук — парень, подросток, вообще ребенок [Даль, т.1, с.87]; дьээдьискэ - от рус. дядюшка [ДСЯЯ, II, с. 75]; киэҕэ 1. (сакк.) эһэ «медведь»; 2. (верх.) эһэ, бөрө «медведь, волк»; 3. (усть-ян.) үрүҥ эһэ «белый медведь» [ДСЯЯ, I, г. 114| — от эвен. кееуа «дед (отец отца, матери)» [ССТМЯ, т.1, с. 386]; миискэ (эвф., олекм., сакк.) «медведь»; (бул.) «белый медведь» - от рус. мишка [ДСЯЯ, I, с. 159]; моҥус (эвф., олекм.) «медведь» [Там же, с. 160] – от маҥыс ~ моҥус «прожорливый, ненасытный», соответствующего и монг. mangyus «мангус, сказочное чудовище» [Тодаева, 1981, с. 167]; мөлбүөт (эвф., вил., олекм.) «медведь»; (бул.) «белый медведь» — от рус. медведь [ДСЯЯ, I, с. 162]; мөөмө (эвф., усть-ян.) «медведь»; мөөмүчэ (верх.) «белый медведь» — от юк. мэмэ «медведь» [Там же, с. 163]; мөөмөө (жиг.) «медведь» [ДСЯЯ, II, с. 126]; мэмээйи — см.: мөөмөө - от юк. мэмэ медведь [ДСЯЯ, I, с. 163]; нъуоҕаркан аһы (уд.) «медведь-самец четырех лет» [ДСЯЯ, II, с.138] - от эвенк. нёгаркаан «трехгодовалый олень-бык» [Вас., ЭРС, с. 285]; нёҥаркан «четырехгодовалый олень-бык» [Мыр., ЭРС, с. 421]; аһы - манера произношения удских якутов вм. общеякутского эһэ.

Эвфемистические названия бурого медведя распространились и на белого медведя. В диалектологических описаниях встречаются, например, такие названия: киэҕэ (усть-ян.) үрүҥ эһэ «белый медведь» [ДСЯЯ, I, с. 114] - oт эвен. кееуа «дед (отец отца, матери)» [ССТМЯ, т. 1, с. 386]; маҥан эһэ (бул.) үрүҥ эһэ «белый медведь» [ДСЯЯ, I, с. 155]; миискэ (эвф., бул.) үрүҥ эһэ «белый медведь» — от рус. мишка [ДСЯЯ, I, с. 159]; мөлбүөт (эвф., бул.) үрүҥ эһэ «белый медведь» — от рус. медведь [Там же, с. 162] — слово, вполне возможно, возникло в результате контаминации рус. медведь и якут. мөлбөй- «казаться округлым, мягким и крупным» [Харитонов, 1954, с. 292]; мөөмүчэ (верх.) үрүҥ эһэ «белый медведь» — от мөөмө «медведь», соответствующего юк. мэмэ «медведь» [ДСЯЯ, I, с. 163]; муора эһэтэ (усть-ян.) үрүҥ эһэ «белый медведь», ср.: чээлкээ эһэ [ДСЯЯ, II, с. 128]; чээлкээ эһэ (бул.) — см.: муора эһэтэ — от эвенк. чэлкэ «седой, белый (о масти оленя) » [Там же, с. 239], более вероятно — от эвенк. чээлкээ 1. «седой, седоволосый»; 2. «белый (о масти оленя)» [Мыр., ЭРС, с. 740], в таком же фонетическом оформлении эвенкизм проник в северо-западные говоры [ДСЯЯ, I, с. 308].

Приведенные эвфемистические выражения названий медведя возникли в результате табуистических требований, запрета на использование неприличного на чей-то взгляд названия эһэ, чтобы не раздражать и не злить этого крупного хищника, хотя медведи вообще стараются избегать встречи с человеком. Однако все может измениться из-за происходящих природных бедствий и неразумной деятельности людей.

Бөрө «волк» - «хищное животное семейства псовых, обычно серой окраски, родственное собаке» [СРЯ, т.1, с.204]. Названия бөөри, бөри~бүри со значением «волк» имеют в тюркских языках широкий ареал распространения, но не имеют ясной этимологии, хотя исследователи утверждают, что «более распространена иранская версия происхождения» [ЭСТЯ, 1978, с.219-221], что требует, однако, дополнительного обоснования.

Оленеводческим и коневодческим хозяйствам волк наносит значительный ущерб. А по воззрениям древних якутов, чтобы избежать этого, нельзя называть волка напрямую, поэтому было придумано свыше 20 эвфемистических названий данного животного [ДСЯЯ, I, с.330; ДСЯЯ, II, с.258], а его традиционное наименование постепенно стало табуированным.

Название волка отличается разнообразием эвфемизмов в некоторых диалектах якутского языка: тыҥырахтаах “когтистый”, уһунук кутурук “длиннохвостый”, дьуолка “волк” в Верхневилюйском диалекте, сиэгэн букв. “хищник”, сиэн букв. “внук”, алтан араата букв. “золотые клыки”, кутуруктаах “хвостатый”. Якуты использовали подставные имена с целью обеспечения удачи в охоте, а также сохранения скота и своего хозяйства от волка.«Волк считается одним из шаманских животных и поминается в заклинаниях» [Пекарский, стб. 523].

Также, как и медведь, имеются названия по характерным для него признакам: адьырҕа кыыл – от адьырҕа «хищный, свирепый», соответвствующего п.-монг. аǰirγa «жеребец», восходящему к др.-тюрк., что сохранилось в якутском языке в виде атыыр «жеребец» [Щербак, 1997, с.94, 172, 174, 241] + кыыл «зверь»; аһыылаах (эвф., бул., вил., верх., горн., жиг., нюрб., олекм., сакк., сунт.) «волк» [ДСЯЯ, I, с.52] – от аһыылаах букв. «имеющий клыки»; клыкастый < аһыы «клык» от общетюркской основы [ЭСТЯ, 1974, с.96-98; СИГТЯ, 2001, с.229], известной с древнейших времен [ДТС, с.72]; кутуруктаах (эвф., абый., вил., коб., нюрб., олекм., сакк., сунт., татт., токк.) «волк» [ДСЯЯ, I, с.129] – от кутуруктаах букв. «имеющий хвост; хвостатый» < кутурук «хвост», известного в тюркских языках [ЭСТЯ, 2000, с.114-117; СИГТЯ, 2001, с.145] с древнейших времен [ДТС, с.463]; ойуур уола (эвф., лен.) «волк» [ДСЯЯ, II, с.142] – от ойуур «лес» + уол-а «сын-его» [ЭСТЯ, 1974, с.414-417 СИГТЯ, 2001, с.313-314]; сир кыыла (абый., вил., кол., сакк., кол.) «волк» [ДСЯЯ, II, с.208] – от сир «место, участок обитания» в значении «дикий+кыыл-а «зверь-его»; сэм (эвф., абый., вил., верх., горн., коб., сунт., кол.) вм. бөрө «волк» [ДСЯЯ, I, с.224]; слово имеет монгольское и тюркское параллели [Пек., стлб.2160], но видимо, они восходят к др.-тюрк. jem «еда, съестное» [ДТС, с.255] от je- «есть» [Там же, с.252]; др.-тюрк. jem со значением «еда, съестное» сохранилось в якут. языке в виде сэм (татт.), сиэҥ (вил.) «остаток добычи хищных животных» [Пек., стлб.2159]; сиэн (эвф., алл.) [ДСЯЯ, I, с.209], сиэҥ (вил., кол., сакк.) [Там же, с.210] «волк»; кроме того, сиэҥ имеет значение «плотоядный зверь» [Бётл., 1989, с.634]; якут. сиэн, сиэҥ происходит от общетюркского je- «есть»; һиэмэх кыыл (олен.) «волк» [ДСЯЯ, II, с.175] – от һиэмэх «хищный» < сиэ – «есть, пожирать»+кыыл «зверь»; таҥара уола (эвф., вил., горн., лен., нюрб., олекм., сунт., токк.) «волк» [ДСЯЯ, I, с.235] – от таҥара «небо, бог»+уол-а «сын-его»; таҥара ыта [Пек., стлб.3839] букв. «пес неба или бога»; тыҥырахтаах (эвф., алл., вил., олекм., усть-алд.) «волк» [ДСЯЯ, I, с.254] – тыҥырахтаах букв. «имеющий ногти, когти»; уһун кутурук (эвф., абый., вил., горн., жиг., коб., мег.-канг., нам., нюрб., олекм., токк., усть-алд.) «волк» [ДСЯЯ, I, с.264], букв. «длинный хвост; длиннохвостый»; халлаан уола (вил., токк.) – см.: таҥара уола [Там же, с.277].

Приведенные названия волка носят эвфемистический характер и относятся в основном к обыкновенным, т.е. лесным волкам. Кроме того, за Северным полярным кругом Якутии водятся так называемые полярные, или тундровые волки, на которых также распространяются наименования избегательного характера.

Табуированию подвергалось также название орла. Орел является родоначальником и покровителем шаманов народа саха. Охотники боялись громко называть его имя, используя вместо слова хотой «орёл» подставные имена: улахан кыыл букв.«огромное животное», тойон кыыл букв. «господин», кынаттаах кыыл букв. «животное с крыльями», подтверждающие могущество и величие птицы. Табу распространялось не только на убийство орла, запрещалось есть его мясо, а найдя мертвого или нечаянно убив, нужно было обязательно похоронить его со всеми соответствующими атрибутами и ритуалами.

К области табуирования также относятся номинации лося: улахан суоллаах букв. «большой след», уһун сото букв. «длинная нога», талах булла букв. «нашел тальник», улуу кыыл букв. “величавое животное”, мэндэридьолуо в значении «приносящий счастье»; номинации тетерева: токутар букв. “нагибающий”, токур кутурук букв. “изогнутый хвост”; номинации охотничьих собак: чубукуһут ыт букв. “собака, охотящаяся на снежных баранов”, үнүгэс “собака”, хаһар букв. “копающий”; номинации лошади: талаһа букв. “пешеходная дорога”; номинации рыб: тиистээх балык букв. “рыба с зубами”, сулуруо “рыба” в Среднеколымском диалекте; номинации белки: тэрээк “белка”, номинации мыши: чыныр “мышь”.

Tajax — слово неизвестного происхождения, ср.: тюрк. Ьиlап [ЭСТЯ, 1978, с. 260], монг. хандгай [МонгОТ, с. 510], тунг. моотыы, тоокии, куярка; лукучээн (название лося в весенне-зимнее время), аннам (так называют лося летом, перед спариванием), хэглээн (уст.) [Болдырев, 1994, с. 184].

Якут. таjах взначении «лось» в какой-то мере напоминает монг. тайлаг «самец верблюда до кастрации (т.е. от 3 до 4 или 5 лет)» [МонгОТ, с. 385] или же тур. taylak, узб., уйг., казах., ккалп., кирг. тайлак «верблюжонок (на втором году или двухлетний)», азерб. даjлаг «жеребенок от 6 мес до 2 лет» — от пра-тюрского *taj «жеребенок после года» [Дыбо, 2007, с.90].

В якутских говорах встречаются следующие диалектального характера наименования: анах (эвф.) — тайах «лось» [Кул., с. 419] — от ынах - ана «корова»; аргыс (нижн.-кол.) — тайах «лось, сохатый» [ДСЯЯ, 1 с. 50] — аргыс букв. «спутник, попутчик»; слово, видимо, тюркского происхождения [Пек., стлб. 145], ср.: др.-тюрк. arqis1. «караван»; 2. «вестник, гонец» [ДТС, с.54]; бороох (кол.) — биирдээх тайах «годовалый лось» [ДСЯЯ, I с. 65] — возможно, от якут. бороон (канг., токк.) «теленок в первую зиму», соответствующего п.-монг. birayu(п) «годовалый теленок» [Там же]; бөдөн (эвф., мом.), бөдөн (верх., усть-ян.) «лось» [Там же, с.67], букв. «крупный, большой»; бөрөөх (кол.) — см.: бороох [ДСЯЯ, II, с.52]; көтөл (эвф., кол.) — тайах «лось» [ДСЯЯ, I, с. 119] — от эвф. көтөл «следы человека, животного» [Там же]; киил (уд.) — тайах «лось» [ДСЯЯ, II, с. 84] — от кыыл букв. «зверь»; кыыл — манера произношения удских якутов, так как под влиянием эвенкийского произношения якут. ы, ыы находятся на грани исчезновения; күлүктээх (эвф., горн., сунт., верх.-кол.) — тайах «лось», [ДСЯЯ, I, с. 130] — от күлүк «тень», букв. «имеющий тень», употребляется в значении «внушительный, солидный (по величине)»; кыыл (амг., бул., канг., олекм., татт., токк., чурап.) — тайах «лось» [Там же, с. 141]; лөкөй 1. (амг., горн., олекм.) — тайах «лось»; 2. (нюрб.) «лось. самец 4 лет»; 3. (лен., олекм.) «крупный лось-самец»; 4. (вил,, горн., канг., сунт.) «лось-самец» [Там же, с. 151] — от эвенк. локой «лось-самец» [Мыр., ЭРС, с. 339]; муотии (долг., есей.) — тайах «лось» — от эвенк. моотыы «лось» [ДСЯЯ, I, с. 166]; мэндэри дьолуо (эвф., верх.-вил.) — тайах «лось» [Там же, с. 170]; мэнээк (эвф., кол.) — тайах «лось» [Там же] — от якут. мэнээк «скитание, бродяжничество»; сахаатай (усть-алд., усть-май.) — тайах «лось» — от рус. сохатый [Там же, с. 204]; суоллаах (эвф., абый., ср.-кол.) — тайах «лось» [Там же, с. 215] — от суоллаах букв. «имеющий след», употребляется значении «зверь, оставляющий крупный след»; талах булла (эвф., сакк.) — тайах «лось» [ДСЯЯ, I, с. 234] — от талах «тальник» + булла «охота-его»; «охота в тальниковых зарослях»; туокии (долг., есей.) — тайах «лось» — от эвенк. тоокии «лось» [Там же, с. 248]; тоокиндьаа (уд.) в значении «крупный лось» [ДСЯЯ, II, с. 190] — от токии + -ндьаа (эвенк., эвен. суффикс увеличительной формы); улахан булт (кол.) — см.: уһун атах[Там же, с. 202]; улахан һуоллаах (эвф., кол.) — тайах «лось» [ДСЯЯ, I, с. 259], см,: суоллаах; уһун атах (эвф., олекм.) — тайах «лось» [ДСЯЯ, II, с. 206], букв. «длинноногий»; уһун сото (эвф., вил.) — тайах «лось» [ДСЯЯ, I, с. 265], букв. «имеющий длинную голень».

Кроме того, лось назван по возрастным признакам: бороох или бөрөөх «лосенок в возрасте до одного года»; бычаһар (бод.) «самка лося от 1 до 2 лет» [ДСЯЯ, II, с. 59]; быысаһар 1. «молодой лось» [Пек., стлб. 633]; 2. (кол.) «самка лоси 2 лет»; 3. (мег.-канг.) «лось-самец 4 лет» [ДСЯЯ, I, с. 79]; кычыгыл (лен.) «лосиха старше 4 лет» [ДСЯЯ, II, с. 107] — от кычыгыл (ср.-кол.) «молодой, подрастающий» [ДСЯЯ, I, с. 141]; кычыыска (лен.) «годовалая лосиха» [ДСЯЯ, II, с. 107]; мандааһа 1. (горн.) «годовалый лосенок»; 2. (бод.) «годовалая лосиха»; 3. (олекм.) «трех-, четырехгодовалый лось» [Там же, с.119]; мандакса (уд.) — см.: мандааһа [Там же] — эвенкизмы [Мыр., с. 353]; мөкечөөк или мөкөчөөн (бод.) «годовалый лосенок-самец» [Там же, с. 115]; ниэнаан (уд.) «лосенок» — от эвенк. меелан «лосенок» [Там же, с. 134].

По-­видимому, в якутском языке когда-то употреблялся монголизм  хандаҕай взначении «лось, сохатый», что замечено Э.К. Пекарским в антропонимах якутских фольклорных произведений [Пек., стлб. 3299].

Таким образом, в якутском языке лось имеет свыше 30 на­именований, в большинстве случаев эвфемистического характе­ра и, можно сказать, «местного якутского производства», кроме некоторы х эвенкийских лексических вхождений и единственного русизма сахаатай.

Якуты боялись разгневать или спугнуть животных во время охоты, поэтому в отношении этих зверей якуты использовали подставные имена, эвфемизмы. Эвфемизации подвергались части тела животных: харса, хараанньа – голова зверя; сээрсэ, убаҕас – о крови; суна – о шерсти; тайаныаҕа – нога зверя; хатан – кость зверя; таптайара – зубы зверя. Лось имела наибольшее число эвфемизмов частей тела: чаранчы – рога лося, тахтайа – копыто лося, тардыстара – сухожилие лося, улай – кровь лося.

Во время охоты напрямую не называют действия «охотиться», «застрелить», а используют иносказательные слова и выражения. Например, вместо сааны иит “зарядить ружье” – хойохтоо, вместо ыт «застрели» – хабыстаа, үт, харбаа, вместо бултаа«охотиться»– тараа, вместо өлөр «убить» – тобуор, тохтот, вместо эһэни өлөр «убить медведя» – буорсаа, вместо сүл «сними шкуру» – таҥастаа, вместо эттээ «разделывай» – тарбат, вместо кэрт «руби» – тобуй, хачый. Многочисленны табу-глаголы, связанные с руководством процесса охоты: харанньылаа – бастаа / идти вперед; чонот – көр / осмотреться; үтүлүн, тардыы – айаннаа / ехать; хабай – үрэҕи өрө бат / отправляться вверх по речке; хабаай, хаанньар – төнүн / обратно; тайан – хаамп / шагать; таҕан – сыт / лежать; халкый – төгүрүй / идти кругом; үктээ – бул / искать, тэмэй – баай / привязать.  Также имеются глаголы, связанные с готовкой и приемом пищи: сытырт – уоту умат / разводить костер; чыралаа – үөл / наживать и жарить на ровне; чинчинээ – ис /пить; убаҕастаа – чээйдээ / подзакусить; үссэн – аһаа / кушать; уолдьас – тот / насытиться.

Табу на прямое название бытовой утвари: солуурчах “котелок” – чынылла, хаарбах; кытыйа“деревянная чаша” – уччах, төгүрүк; хамыйах «поварешка» – халбыһах, харбыыр; чаанньык “чайник” – тумустаах.

Экипировка охотника также подвергалась эвфемизации. Названия предметов заменяли следующими эвфемизмами: быһах «нож» – турус; сүгэ «топор» –тоҥсоҕой, туктуй; ыҥыыр «седло» – хахтаһар, хачаһар, ханха; хайыһар «лыжи» – таппаһа, лыысай, хапаҕан; этэрбэс “унты» – тайанар хаата; бэргэһэ «шапка» – төбө хаата; үтүлүк “рукавицы” – туттунар;ырбаахы “рубашка” – хахха; сон “куртка” – таппа.  Кроме того, словесные запреты распространялись даже на номинации начинающих охотников. Их называли саҥа харамай, үтэ хахара, сыппах, для того, чтобы не разозлить духа-хозяина леса и не спугнуть животных.

Распространены эвфемизмы, обозначающие охотничье ружье, ловушки и их частей: саа “ружье” – тыаһыыр; буулдьа “пуля” – хобул; буорах “порох” – тыаһыыр, сыыгыныыр; саа ачааҕа “сошка для ружья” – тэйээбил; кыымы саҕарга туттуллар таас “кремень” – чокуур; айа “лук-самострел” – хардаҕас; и общее название охотничьих инструментов, припасов, орудий, снасти – сэй.

Эвфемизации также подвергалась фауна: бэс “сосна” – чээрэ; харыйа “ель” – хатыылаах; тиит “лиственница” – хара кытаанах; от “трава” – тэбинэр; сир “земля” – үктэл; таас хайа “каменная гора” – чарбаат; уу “вода, жидкость” – убаҕас. Существуют эвфемизмы, обозначающие явления погоды: халлаан халлыыта “прояснение погоды” – чалбаар; күн “солнце” – үрдүкү.

 

Выводы

Таким образом, табу и эвфемизмы представляют ценный лингвистический и историко-этнографический источник изучения традиционных народных представлений якутов. Речь идет даже об особом охотничьем языке, получившем широкое распространение по всей Якутии.

1. Луковцев, А. С. Якутско-русский слоуварь терминов охоты и рыболовства. Рукописный фонд научной библ. ЯФ АН СССР / А. С. Луковцев, - Якутск, 1975. Инв. № 432.
2. Пекарский, Э. К. Словарь якутского языка: в 3-х т / Э. К. Пекарский, - СПб.: Наука, 2008. Т. 1. Стб. 1-1280.
3. Пекарский, Э. К. Словарь якутского языка: в 3-х т / Э. К. Пекарский, - СПб.: Наука, 2008. Т. 3. Стб. 2509-3858.
4. Зеленин, Д. К. Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии / Д. К. Зеленин, - Сборник Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого. Ленинград, 1929-1930. Т. 8-9.
5. Алексеев, А. Н. Древняя Якутия: неолит и эпоха бронзы / А. Н. Алексеев, — Новосибирск, 1996.
6. Кулаковский, А. Е. Научные труды / А. Е. Кулаковский, - Якутск: Книжное изд-во, 1979. 484 с.
7. Афанасьев П. С., Воронкин М. С., Алексеев М. П. Диалектологический словарь якутского языка / сост. М.: Наука, 1976. 390 с.
8. Рассадин, В. И. Охотничье-рыболовческая лексика в шорском языке. Диалектная лексика тюркских языков Сибири. Сб. научных трудов / В. И. Рассадин, - Новосибирск, 1987. С.64-75.

Рецензии:

16.03.2020, 8:40 Глазырина Светлана Аркадьевна
Рецензия: Статья посвящена анализу оригинального языкового явления в малоизученном языке. Она отвечает требованиям, имеет теоретическую и практическую значимость. Данная работа может быть рекомендована к публикации.



Комментарии пользователей:

Оставить комментарий