Публикация научных статей.
Вход на сайт
E-mail:
Пароль:
Запомнить
Регистрация/
Забыли пароль?

Научные направления

Поделиться:
Разделы: Философия
Размещена 30.11.2013.
Просмотров - 2262

Абсолютистско-релятивистская роль ценностей в построении образа подлинного существования личности (на примере советского человека и материале сказок писателей СССР)

Ярченко Дмитрий Русланович

Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б.Н. Ельцина

Ассистент кафедры истории философии и философии образования, аспирант кафедры философской антропологии

Аннотация:
Данная статья посвящена проблеме аутентичного существования как абсолютного аксиологического эталона человека. Объектом и эмпирическим материалом исследования являются сказки писателей СССР. В качестве предмета выступает значение ценностей в формировании образа подлинного существования личности. Цель, результаты и новизна работы заключаются в обнаружении на примере избранных источников советской детской литературы жесткой двусторонней связи между идеалом подлинного существования и ценностными ориентирами индивида.


Abstract:
This article is devoted to a problem of authentic existence as absolute axiological the standard of the person. Object and empirical material of research are fairy tales of writers of the USSR. As subject matter importance of values in formation of an image of authentic existence of the person acts. Objective, results and novelty of work consists in detection on an example of the selected sources of the Soviet children's literature of rigid two-way relationship between an ideal of authentic existence and valuable reference points of the individual.


Ключевые слова:
ценность, абсолютный ценностный эталон, подлинное существование, советский человек, советская сказка

Keywords:
value, absolute valuable standard, authentic existence, Soviet person, Soviet fairy tale


УДК 101

Всякое философское исследование образует некоторую совокупность концептов, центрирующихся вокруг определенной проблемы. Причем, его актуальность определяется конкретным историческим контекстом, к которому оно привязано. В современной России одним из наиболее острых и обсуждаемых становится вопрос о гармонии психической жизни личности. Или – на языке экзистенциализма – о подлинном существовании человека. И причиной тому является распад СССР, пошатнувший устоявшуюся идеологическую рамку социалистического общества. Так каждый постсоветский индивид встал перед необходимостью поиска оснований, смысла и предназначения своего присутствия в мире.

Что же требуется для успешного достижения этой цели? Ответ предельно прост: обратиться к прошлому и связать его с настоящим в их взаимной ориентации на будущее. Речь идет об органичном синтезе феноменов советского и русского. Другими словами: хочешь быть самим собой, настоящим – посмотри, как это делали твои предки и переинтерпретируй данную поведенческую и мыслительную модель  в применении к наличным реалиям. А прекрасными ориентирами здесь могут послужить многочисленные артефакты, отражающие разнообразные формы само(ре)презентации антропоса.

Мы сосредоточим наше внимание на сказке, ведь именно она выступает тем элементом культуры, каковой через систему воспитания с детства закладывает фундамент мировоззрения субъекта. И потому конституируемые ей структуры понимания Я и его места в пространстве и времени воспроизводятся, насквозь пронизывают все сферы, периоды жизни личности. Притом, в нашу выборку попадут авторские произведения, самое раннее из которых опубликовано в 1935 году, а позднейшее – в 1990. Что позволит, с одной стороны, обеспечить полноту исследования (охвачен практически весь период советской истории), а с другой – его «чистоту» (сочинения конкретных писателей в большей мере содержательно однородны, чем продукты народного творчества).

Проблематика подлинного существования человека была глубоко разработана в рамках творчества представителей экзистенциалистской философии. А они показали, что одним из ключевых понятий в поле такого дискурса служит термин «граница» (между своим и чужим). Выделение же последней имеет следствием образование некоторых оппозиций, анализом которых в тематической области главного вопроса данной статьи мы и займемся.

Однако предварительно необходимо сделать несколько важных замечаний. Дело в том, что, категория «подлинное существование» используется в самых разных семантических ракурсах многочисленных дискурсов, но все эти интерпретации выстраиваются вокруг центрального значения, связанного с идеей абсолютного ценностного эталона. Иными словами, интересующий нас термин традиционно позиционируется как отсылка к представлению о высшем смысле жизни индивида (о чем свидетельствует собственно характеристика «подлинности»). Но, поскольку такой мыслеобраз, по нашему мнению, в своем изначальном виде выглядит весьма абстрактно, он требует некоторой конкретизации через систему однозначно сформулированных ценностей. Поэтому и в рамках презентуемого текста выделяемая совокупность аксиологических идеалов будет выступать лишь спецификациями важнейшего целевого ориентира личностной аутентичности.

То есть, подлинное существование выступает одновременно в двух онтологических ипостасях: оно, позиционируясь носителями этого концептуального представления в качестве безотносительной, предельной значимости, определяет характер выстраивающихся вокруг него аксиологических доминант; но, с другой стороны (вопреки распространенной в большинстве экзистенциалистских дискурсов и контекстов позиции), в пространстве культуры «вынуждено» – так как «ориентировано» на конкретное воплощение – коррелировать с актуальной культурной практикой, следовательно, до некоторой степени детерминироваться ей. Значит, аутентичность присутствия личности в мире, являясь внерелятивным идеалом, с необходимостью имеет в то же время историческую специфику. В экзистенциалистских концепциях (например, учении К.Ясперса) история может быть лишь формой реализации экзистенции. Однако если интерпретировать подлинное существование в аксиологическом ключе, требуется заметить, что культурно-историческая практика накладывает нестираемый отпечаток на само содержание ценности (пусть и дефинируемой как абсолютная). Если в рамках некоего общества определенный идеал утверждается в качестве абсолютного, таков и будет в данном случае эталон аутентичного существования.

Итак, первой концептуальной линией построения идентичности, проблематизации идеи подлинного существования антропоса в сказках СССР выступает отношение «человек/общество». Их взаимосвязь, с нашей точки зрения, выстраивается по одному из двух базовых сценариев:

1. Коллективизм. Он выражается максимами «вместе мы – сила» и «ты должен быть таким же, как все». Яркими примерами здесь служат сказки «Волк в гостях» Пятраса Цвирки и «Человек, ходивший вверх ногами» Гурама Петриашвили. В первой из них герои – кошка, собака, осел, свинья и корова – в поисках тепла и пищи попадают на праздник в дом заячьей семьи, куда неожиданно под предлогом поздравления хозяина дома с рождением детей заглядывает волк. Обстановка этого действа подчеркивает, как хорошо всем вместе. В тесноте, да не в обиде. Но вдруг волк срывает с себя личину благодушия и пытается украсть зайчат. И тогда все остальные персонажи объединяются, чтобы коллективными усилиями устранить угрозу. Благодаря чему восстанавливается мир и спокойствие. Разумеется, поступки животных представляют метафоры человеческого поведения. 

Другой указанный выше «девиз» героев советских сказок отчетливо просматривается на примере сочинения «Человек, ходивший вверх ногами». В нем противопоставлены две модели существования: в соответствии с общим порядком, правилами и вне нормы. Носителем первой выступает так называемый Порядочный гражданин. Он, заметив расхаживающего вверх тормашками из стороны в сторону по цветочному полю человека, обращается к удивленно наблюдающим за происходящим: «Отойдите от него подальше, дети! Идите, идите и запомните – этот дядя нарушает порядок, не ведет себя как положено и установлено… главное – соблюдать порядок, все на свете должно быть как положено!..» [5, С. 200, 201]. Для Порядочного гражданина идеал достойной жизни заключается в беспрекословном следовании общественным правилам. Если выбиваешься из них, ты должен быть подвергнут порицанию.

2. Индивидуализм. Подобное аксиологическое представление о должном способе само- и миропонимания также было характерно для культуры народов СССР, хотя оно и выступало по большей части в качестве оппозиционного. Тем не менее, различные авторы ставили его в пример через создаваемые в своих сочинениях образы. Человек, ходивший вверх ногами Г.Петриашвили, – красочное тому подтверждение. Он делает то, что мило его сердцу. Поднимается над уровнем простого исполнения навязанных извне директив. И для него не имеет значения, похож он на остальных людей или нет. Благодаря чему уместно говорить о его самодостаточности, свободе и независимости.

Но аутентичность не тождественна произволу. И потому всегда покоится на некотором онтологическом основании, выступающем для индивида объектом и средством личной идентификации. Помимо социума роль данного базиса в детских произведениях советских писателей нередко играет природа. По отношению к ней художественные персонажи воспроизводят опять-таки одну из двух точек зрения, вновь сопряженных с рядом ценностных ориентиров.

1. Единство антропоса и природы. События огромного количества сказок, опубликованных в СССР, разворачиваются на лоне природы. Далеко за примерами ходить не надо: «Малахитовая шкатулка» П.П. Бажова, «Приключения Незнайки и его друзей» Н.Н. Носова, «Двенадцать месяцев» С.Я. Маршака… Живая окружающая среда в этих произведениях часто превращается в пространство развития, становления характера определенного персонажа. Она задает его потребности, интересы, мечты. Нередко помогает в тяжелой ситуации и направляет заплутавших на жизненном пути странников к новым горизонтам, дающим успокоение и гармонию внутреннего и внешнего миров субъекта.

В сказке Евгения Шварца «Два брата» собственно человеческие отношения выстраиваются в постоянном сопоставлении с животными и аналогичны  погодным явлениям. Поссорившись друг с другом, братья оказываются в ловушке Прадедушки Мороза, олицетворяющего зиму, холод – злое начало. Старший из них осознает в сложившихся условиях всю ценность жизни и доброты в общении с близкими. Он отогревает замороженных Прадедушкой Морозом существ, которые впоследствии помогают братьям убежать от старика. При этом на первый план выходят такие чувства, качества героев, аксиологические эталоны, как любовь, готовность пожертвовать собой ради блага другого, сострадание, способность прощать, забывать былые обиды… Единство с природой помогает подобным образом человеку обрести себя. Отрыв же от нее означает протест личности против своих собственных естества, простоты и непосредственности. 

2. Противостояние человека и природы. С другой стороны, индивид суть нечто уникальное, непохожее ни на что иное. Его нельзя полностью описать какой-либо конечной системой координат. И живая окружающая среда, в указанном смысле, видится некоторым советским авторам своеобразной точкой опоры, в антагонизме с которой конституируется наша самость. Надо сказать, что данный сюжет гораздо реже встречается в сказках СССР, чем предыдущий. Однако он не менее показателен и важен для попытки полномасштабного описания «проекта» подлинного существования антропоса того времени.

И уже упомянутый ранее Порядочный гражданин из сочинения Гурама Петриашвили, услышав от ходящего вверх ногами человека фразу о том, что последнего таким сотворила природа, восклицает: «Природа?! Глупости! Это недопустимо! Я доложу где и кому следует! Призову тебя к порядку! Скажи-ка, природа! Я покажу ей!» [5, с. 203]. Она здесь рассматривается в виде не поддающегося нормированию бытийного образования, а следовательно, представляет угрозу целостности общества. Таким индивидам, каковые выстраивают картину реальности в соответствии с определенным другими образцом. В данном случае автор исследуемого нами произведения, очевидно, высмеивает свойственные многим советским людям конформизм и упорядоченность их образа существования.

Помимо уже сказанного, особо стоит отметить вопрос трудовой взаимосвязи природы и человека. Выстраивание векторов личностной идентичности через сказочных персонажей литературы времен Советского Союза шло не только лишь благодаря принципу прямого противостояния Я и природы, но и в рамках идеи подчинения человеком последней. «Сквозным» персонажем этих сказок выступает мастер (ремесленник, рабочий, крестьянин), превращающий «сырую» материю окружающего пространства в соответствующий социальному или индивидуальному запросу продукт. Причем, такое о-свое-ние может носить, помимо чисто внешне-потребительского, экзистенциальный характер. И тогда антагонизм и онтологический разрыв между личностью и природой подменяется их единством.

Дровосек из «Волшебника изумрудного города» выполняет сугубо функционально-механическую работу по вырубке леса. Он находится в оппозиции естеству, что художественно-символически подтверждается его внешним машинарным металлическим видом. А кузнец Данила из «Малахитовой шкатулки», обрабатывая дары природы, органично вписан в нее, выступает ее частью.

Таким образом, отношение антропоса и природы в сказочной литературе СССР довольно многогранно и детерминируется различными аксиологическими доминантами, что усложняет, добавляет новые смысловые аспекты к анализу вопроса о подлинном существовании советского индивида.

Кроме выделенных ранее факторов идентификации советской личности, нельзя не упомянуть об отношении людей к труду. В соответствии с марксистской позицией о том, что труд выступает основой человеческого, особое внимание в разные отрезки времени нашей истории  с 1922 по 1991 г. г. уделялось литераторами описанию данной стороны наличной действительности. В подавляющем большинстве случаев труд нагружается положительными коннотациями. Он выявляется в качестве важнейшего фактора индивидуального развития и приумножения общественного благосостояния. Позволяет выяснить ценность всяческих усилий в любом направлении, вообще – значимость активности для достижения искомого результата, цели в том или ином деле. И это касается как физической, так и интеллектуальной работы.

Например, в «Заячьей капусте» Анны Саксе главный персонаж – заяц – олицетворяет лень. Он хочет получать свое любимое лакомство (капусту) без приложения к этому каких-либо усилий и не знает, как следствие, цену труду. Данный образ сопоставляется в произведении с фигурой работящего крестьянина. Автор иллюстрирует глупость животного, сопряженную с нежеланием прилагать усилия для получения результата своих ожиданий: главного героя произведения обманывает продавец рассады для огорода, выдав кислицу за квашеную капусту. Ленивец так и остался в полной уверенности, что выращивает именно последнюю на своей земле. 

Вообще, надо заметить, в советских сказках такая черта характера и ценностная установка, как трудолюбие, нередко связывается с различными положительными качествами личности. Примером послужит знаменитый папа Карло Алексея Толстого – шарманщик, знающий не понаслышке, что такое физическая работа. Он вырезает из полена Буратино и старается передать тому всю свою сердечную доброту и жизненную мудрость. Причем, воспеваются в сказках советского периода нашей истории и физический, и интеллектуальный труд. Значение второго крайне велико, с точки зрения развития антропоса. Евгений Шварц в сочинении «Два брата» подчеркивает, что старший из них был умным благодаря тому, что «хорошо учился» и «много читал» [9, с. 225].

И в целом, правомерно будет утверждать, что эталоном подлинного существования в рамках детских сказочных произведений писателей СССР выступал образ крестьянина или рабочего. Являющегося, соответственно,  олицетворением, воплотителем необходимых для достижения аутентичности собственной жизни ценностей.

За исключением всего прочего, несомненно, важное место среди разных индикаторов подлинности существования советского человека в сказках того времени необходимо отвести вопросам морали. Если понимать ее в качестве универсального социального регулятора, то с ней следует в большинстве случаев связывать нравственность, подразумевающую некую экзистенциальную интериоризацию установленных обществом поведенческих правил. И в этом идейно-содержательном контексте нельзя не отметить сразу бросающийся в глаза воспитательно-поучительный характер авторской сказки СССР. Она представляет собой пролонгированное в сюжетной линии назидание собственным героям в том или ином аспекте организации их бытия. Данные персонажи нередко сочетают в себе высокий уровень духовного развития и тесно с ним связанное стремление воплотить его в заботе об определенном коллективе.

В серии книг Н.Носова, посвященной приключениям Незнайки, главное действующее лицо противопоставлено жителям Солнечного города, которые работают на общее благо. Их ум, доброта и включенность в стандарты практической деятельности и поведения оборачивается большой пользой для всех остальных. Незнайка же выпадает из описанного порядка, он лишний в таком мире, поскольку «сбился с правильного пути» [4, с. 8], ленив и чрезмерно эгоистичен.

Однако сказанное нами не означает, что в сказках СССР глубина и сложность пространства внутреннего мира антропоса детерминировалась или напрямую всегда связывалась с его конформизмом и интроецированностью в социальную систему. Возможен феномен своеобразного антагонизма между моралью и нравственностью. Именно в подобной ситуации изображается уже знакомый нам человек, ходивший вверх ногами. Он не желает подчиняться коллективным нормам, поскольку они не резонируют с потребностями его души. Тем не менее, автор показывает данного персонажа очень добрым, общительным, приятным человеком. Гораздо более естественным в своих реакциях и устремлениях, чем олицетворяющий социальную массу Порядочный гражданин.

Итак, нужно отметить, что в сказках Советского Союза для подлинно существующего человека чаще всего провозглашаются такие аксиологические эталоны, как добросердечие, способность к сочувствию, готовность к взаимовыручке, уважение к старшим… А высмеиваются, порицаются горделивость, эгоизм, крайний индивидуализм, не приносящий пользу обществу, жадность, эгоизм, лень, любые проявления злости… Хотя встречаются и некоторые исключения. Что и было выше отмечено.

Подводя промежуточный итог, хотелось бы заметить, что перечисленные линии конституирования идентичности человека, которые используются в авторских сказках СССР, сводятся к категориальной оппозиции «человек и идеал (проект, мечта)». Все поведение, мышление антропоса выстраивается в рамках ориентации на такую макроцель. Притом, последняя – очень интересной природы. И в этом смысле можно подразделить сюжеты сказок данного хронологического периода отечественной истории на два основных разряда. В одних герой изначально существует подлинно. В таком случае его цель – сохранить себя, как он есть, или вернуть свое настоящее лицо, если оно утеряно. В качестве примера здесь достаточно указать на произведение «Два брата» Шварца. В других художественный персонаж ищет себя, стремится к некоему будущему состоянию, достижение какового и есть цель подобной активности. Именно к этому типу относятся сказки о Незнайке и «Золотой ключик».

Из описанных возможностей позиционирования отношения антропоса к проблематике подлинного существования происходят две картины человека. Поименуем их условно: первую – возвратно-охранительной, а вторую – поисково-наступательной. Обе они имеют конструкционистский характер, хотя последний вариант характеризуется им в значительно большей степени. То есть, мы можем говорить, в широком смысле, о бипарадигмальности проблемы настоящего, свободного существования человека в сказках СССР, актуализируемой в рамках интенции воспроизводства той или иной ценностной ориентации.  

Таким образом, резюмируя проведенное исследование, необходимо подчеркнуть, что на примере советского человека и эмпирическом материале авторской сказки писателей СССР нам удалось проследить жесткую связь между конституированием эталона подлинного существования личности, описываемого в проанализированных произведениях определенным набором поведенческих и мыслительных характеристик, и совокупностью аксиологических доминант, утверждающих данную аутентичность в качестве абсолютной значимости.

Библиографический список:

1. Бажов П.П. Малахитовая шкатулка. М., 1990. 480 с.
2. Волков А.М. Волшебник изумрудного города // Чудесный родник: Литературные сказки разных писателей. Минск, 1991. С. 31–144.
3. Маршак С.Я. Двенадцать месяцев // Чудесный родник: Литературные сказки разных писателей. Минск, 1991. С. 176–183.
4. Носов Н.Н. Незнайка в Солнечном городе. Киев, 1988. 349 с.
5. Петриашвили Г.М. Человек, ходивший вверх ногами // Чудесный родник: Литературные сказки разных писателей. Минск, 1991. С. 197–204.
6. Саксе А. Заячья капуста // Чудесный родник: Литературные сказки разных писателей. Минск, 1991. С. 210–213.
7. Толстой А.Н. Золотой ключик, или Приключения Буратино. М., 1992. 175 с.
8. Цвирка П. Волк в гостях // Чудесный родник: Литературные сказки разных писателей. Минск, 1991. С. 216–219.
9. Шварц Е.Л. Два брата // Чудесный родник: Литературные сказки разных писателей. Минск, 1991. С. 225–240.
10. Ясперс К. Духовная ситуация времени // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994. С. 288–420.





Рецензии:

2.12.2013, 21:16 Дедюлина Марина Анатольевна
Рецензия: В таком виде работа не может быть опубликована. В работе автором введено очень много философских понятий, но ни одно не осмыслено. Самое,главное, что автор, не понимает такой литературный жанр как сказка. Работа очень сырая.Нужно осмылить все понятия, а потом еще раз написать ее. А может быть стоит ее показать научному руководителю.



Комментарии пользователей:

Оставить комментарий


 
 

Вверх