Концепция времени в романе Е.Г. Водолазкина «Лавр»

УДК 82.0

Роман Евгения Германовича Водолазкина «Лавр» захватил внимание миллионов людей не только в нашей стране, но и в мире. Он стал лауреатом премий «Большая книга», «Ясная поляна», итальянско-русской Премии Горького (Сорренто) и др.

Интерес к этой книге вполне оправдан, ведь мастерство, с которым она написана, складывается из множества факторов: интересный, захватывающий сюжет, стилистические обороты речи, образные слои текста, структура повествования, способы выражения авторской позиции и прочее, что может стать объектом исследования. В «Лавре» все это есть, однако, по нашему мнению, самым интересным в этом романе является хронотоп. От греч. Chronos – время и topos – место, хронотоп – это «изображение (отражение) времени и пространства в художественном произведении в их единстве, взаимосвязи и взаимовлиянии» [3].

Обращая внимание на титульный лист, мы понимаем, что время и пространство в произведении представлены по-особенному: пометка под заглавием книги «неисторический роман» заставляет читателя обратиться к изучению пространственно-временного аспекта произведения. Почему же этот роман автор называет неисторическим?

Пространственно-временная наполненность произведения является одним из интереснейших моментов исследования текстов. Впервые употребил понятие хронотопа в литературе  М.М. Бахтин. Ученый подчеркивал формально-содержательный синтез категории хронотопа, с помощью которой фиксируется то, как приметы времени раскрываются в пространстве, а пространство измеряется временем, что определяет композицию, жанр и образно-смысловую, ценностно-эстетическую наполненность художественных феноменов [2, с. 235].

Принимая во внимание исходный тезис о единстве художественного времени и пространства, мы считаем целесообразным сузить область нашего исследования и сосредоточить внимание именно на времени произведения.  

Художественное время в «Лавре» представляет собой синтез разных временных пластов и концепций времени.

 На первый взгляд может показаться, что оно движется линейно: рождение, жизнь, смерть героя. Однако если взглянуть на темпоральную структуру произведения, можно обратить внимание, что линейность у Водолазкина пронизана идеей цикличности. Арсений (главный герой произведения) рождается в Рукиной слободке, то есть произведение начинается с появления на свет новой жизни, и в завершение повествования автор возвращает своего героя умирать в Рукину слободку. Смерть героя происходит с почти единовременным появлением на свет новой жизни: «Руки Лавра чувствуют голову ребенка. Она словно прилипает к его рукам и мягко выходит наружу. Плечи. Живот. Пятки. Лавр перерезает пуповину. Омывает младенца теплой водой.

Вот он, любовь моя» [4, с. 434].

В этот момент можно проследить объединение образов Анастасии и Устины в целостный и обобщенный образ Любви. Асений перестает видеть грань между ними.

Также идею цикличности можно обозначить в структуре жизненного пути Арсения таким образом: чистота-грех-испытание-искупление-чистота.

О чистоте Арсения говорится в начале произведения, когда повествователь описывает детство героя. Ребенок чист, наивен и неповинен ни в каких грехах. «Что такое смерть, спросил Арсений.

Смерть – это когда не двигаются и молчат.

Вот так? Арсений растянулся на мхе и не мигая смотрел на Христофора…» [4, с. 21].

Грех героя – это смерть возлюбленной Устины и их ребенка. Конечно же, собственноручно он никого не убивал, но из-за его трусости, определенной доли эгоизма и нежелания хоть на минуту расстаться с Устиной и произошла смерть. Девушка не смогла разродиться без посторонней помощи, а ребенок уже родился мертвым. Это тяжкий крест, который Арсений несет на своих плечах по всему своему жизненному пути. «Не буду тебя жалеть: ты виноват в ее смерти телесной. Ты виноват также в том, что может погибнуть душа ее», - так сказал старец Никандр Арсению [4, с. 112].

Испытание – это жизнь после смерти Устины. Тут и начинает прослеживаться мотив пути как движение героя в пространстве. Он уходит из Рукиной слободы, лечит людей, по стечению обстоятельств становится юродивым, а также переживает множество других испытаний. Тут слово «испытание» используется в прямом его значении, так как Арсений противостоит различным ударам судьбы.

Искупление в глобальном смысле – это весь путь, пройденный героем, однако конкретное искупление, как явление, наступает после всего пережитого Арсением. Он делает последнее свое доброе дело, помогая родиться ребенку Анастасии (об этом упоминалось выше), словно компенсируя свою вину за мертворожденного своего ребенка в прошлом, Арсений помогает выжить «сейчас» новой жизни. Возможно, он вкладывает в это дитя свою жизнь взамен на искупление вины. Это и явилось решающим шагом к полному искуплению и очищению.

Следуя вышеупомянутой модели, из чистоты герой приходит к чистоте, таким образом замыкая цикл. «Анастасия опускается перед Лавром на колени и долго на него смотрит. Касается губами его руки. Рука прохладна, но еще не холодна. Анастасия садится рядом с Лавром. Прижимается к нему. Анастасия знает, что Лавр мертв…» [4, с. 435].

Если же рассматривать эту структуру в более узком контексте, например: грех-испытание-искупление, то можно обратить внимание, что цикличность такой структуры проявляется в том, что «жизнь» ребенка Анастасии, как и путь Лавра, начинается с греха, ведь он зачат от чужого мужа, а значит порочно.

Кроме взаимодействия линейной (сюжетной) и циклической (идейной) концепций времени, можно вспомнить, что у любого художественного произведения темпоральная структура состоит из трех «осей»: календарного времени, отображаемого преимущественно лексическими единицами с семой «время» и датами; событийного времени, организованного связью всех предикатов текста; перцептивного времени, выражающего позицию повествователя и персонажа [1, с. 127].

Календарное время в «Лавре» отображается в конкретных датах, например «Церковь была сооружена в благодарность за благополучный исход 1492 года» или «В 1947 году участок переоборудуется под военный полигон…» [4, с. 14, с.15]. Такому времени также присуще смена сезонов, будней и значимых дат. У Водолазкина же повествователь отмечает, что времена года переходят от одного к другому таким образом: «Между тем короткое северное лето уже заканчивалось» или «Он проснулся от пения птиц. Это было настоящее весеннее пение, хотя приход весны был еще не очевиден.» [4, с. 150, с. 177].  

Чередование сезонов в произведении в очередной раз возвращает нас к тезису об идее цикличности, так как линейный путь Арсения состоит из циклов прожитых лет.

Событийное время (его так же называют сюжетным или эпическим) можно толковать как плавный переход одного события в другое и их повременную связь. Время в этом случае представляет собой длительность, определенную временную протяженность. К этой «оси» автор прибегает, когда описывает путь Арсения в пространстве: «В Великом селе Арсений пробыл две недели» или «Арсений вывел лошадь на дорогу.» [4, с. 125, с. 163].  Тут предикатами выступают глаголы совершенного вида, такие как «пробыл» или «вывел», которые указывают на действия, произошедшие и завершенные в прошлом, непосредственно связанные с другими действиями, произошедшими после.

Перцептивное время, так называемое «время рассказывания» или «позиция повествователя» раскрывается в процессе диалога повествователя с читателем, например: «Из всех живших во Флоренции сообщение купца Ферапонта показалось по-настоящему важным только одному человеку – Амброджо.»  [4, с. 230]. Повествователь, как бы находясь в пространстве одновременно и с героями и с читателем, говорит читателю о героях в третьем лице. Временная позиция повествователя не всегда однозначна, однако мы можем предположить, что он обладает явно не средневековыми знаниями, например о том, что произойдет в 20-ом веке. Следует указать, что Водолазкин ведет диалог с читателем-современником, находящимся под влиянием историко-культурных и социальных факторов последнего времени. В связи с этим следует обратить внимание на такие компоненты текста, семантика которых не лежит на поверхности: это обозначение глав, в которое автор подчеркнуто выносит дифтонги и буквы древнерусского алфавита, обращая читателя в другой исторический контекст. С другой стороны, текст написан явно под влиянием постмодернистского опыта, ведь в повествование включены нецензурная лексика, разговорные и жаргонные слова, характеризующие скорее нашего современника, чем героя 15 века. Таким образом, перцептивное время, отражающее события далекого прошлого, являет нам повествователя-нашего современника.

Все три «оси» тесно связаны друг с другом и в совокупности создают неповторимый «узор» повествования.

Для постижения специфики времени в романе необходимо обратиться к жанровому подзаголовку, которым предваряет автор повествование, называя свое произведение «неисторическим романом». Самым ярким примером «неисторичности» можно считать те самые пластиковые бутылки, которые вызвали наибольший читательский резонанс и стали предметом многочисленных критических отзывов. «Из-под снега полезла вся лесная неопрятность – прошлогодние листья, потерявшие цвет обрывки тряпок и потускневшие пластиковые бутылки» [4, с. 82].  Но можно предположить, что Водолазкин просто использовал нестандартный прием временной соотнесенности и «пластиковыми бутылками» показал читателю, что герой находится в состоянии безвременья, иначе говоря, на стыке прошлого, настоящего и будущего. Это похоже на временную воронку или петлю, так как все, что попадает туда, кружится там бесконечно. Это, на наш взгляд, соотносится с доминирующей в романе циклической концепцией времени.

Другим примером «неисторичности» можно считать прием перспективного анахронизма: Амброджо вспоминает свои видения, которые произошли (или только произойдут) в будущем (в контексте произведения) относительно времени повествования, но в прошлом относительно времени читателя. «В последние дни своей жизни во Флоренции Амброджо удостоился нескольких  – больших и малых – видений «…» Амброджо решил рассказать его купцу Ферапонту. Состояло оно вкратце в следующем.

В 1977 году Юрий Александрович Строев, без пяти минут кандидат исторических наук, Ленинградским университетом им. А.А. Жданова был послан в археологическую экспедицию в Псков…» [4, с. 233]. Между временем, описанным в данном видении, и временем, в котором находится Амброджо, казалось бы, нет ничего общего, кроме того, что он, как и герой его видения, направляется в Псков. Однако так, на примере нестандартной обратной ретроспекции, Водолазкин демонстрирует скачки и перемещения во времени, еще раз подчеркивая, что иногда классическое повествование выходит за временные рамки и оказывается на стыке времени и безвременья. Как сказал Амброджо Арсению: «Я ведь, друже, не ставил под вопрос необходимость времени. Просто надо помнить, что во времени нуждается лишь материальный мир» [4, с. 281] .

Также мы можем предположить, что в «Лавре» присутствует нить  «мифологического» времени, которым обычно характеризуются древнейшие произведения. Так как жанр «неисторического романа» в «Лавре» можно сравнить с жанром жития (сам автор называет свое произведение «роман-житие»), то такой прием вполне оправдан. В романе присутствует идея циклических перевоплощений мировых периодов (в пример можно снова привести видения Амброджо), «настоящее и будущее в мифологическом времени выступают лишь как различные темпоральные ипостаси прошлого, являющегося инвариантной структурой» [1, с. 128]. Иными словами, можно предположить, что настоящее и будущее в «Лавре» на самом деле является прошлым, которое описывается повествователем в его перцептивном времени. И оно всегда будет действием прошедшим и неизменным во времени читательском и мифологическом. В этом и кроется, на наш взгляд, идея «неисторичности» Водолазкина.

В древнейших произведениях идея мифологического времени также рассматривалась с точки зрения цикличного, бесконечного, «вечного» повторения. В «Лавре» этот прием используется наравне с другими. Тут жизненный путь героя рассматривается как событие, произошедшее в бесконечности, то есть время героя и время повествователя находится в вечности и представляет собой лишь малый отрезок бесконечного бытия.

Интересен тот факт, что Водолазкин, как и средневековые авторы, обращается к моменту сотворения, которое ознаменовалось рождением главного героя. Как говорилось ранее, ребенок Анастасии был зачат в грехе. Но для жителей Рукиной слободы, так и не узнавших правды о том, от кого же забеременела девушка, появление ребенка было ничем иным, как непорочным зачатием. Однако за чудо это принимать не спешили.

Появление на свет самого Лавра можно соотнести с «первым пришествием» Иисуса Христа на землю и началом мирозданья, при этом в процессе всего повествования неоднократно упоминается, что вот-вот случится и второе пришествие, ознаменованное концом света и началом нового мира, которого ждут многие герои. «…Ферапонт привез известие, что в 1492 году на Руси ждут конца света» [4, с. 230]. Отталкиваясь от логики бесконечного и цикличного, а также идеалов мифологического времени, мы полагаем, что рождение ребенка Анастасии можно толковать как «второе пришествие».

Элемент «вечного времени» подкрепляет отсылка к религиозным текстам и библейским сюжетам: «Повелел Господь, чтобы воды произвели рыб, плавающих в глубинах, и птиц, парящих по тверди небесной…» [4, с. 30].

Из основной идеи христианского учения – после смерти человек не просто продолжает свое бытие, а попадает в бесконечность, становится частью вечного. «Потому что там, где она сейчас, нет уже. и еще нет. И нет времени, а есть бесконечная милость Божия, на ню же уповаем»[4, с. 112]. В этих словах старца Никандра, обращенных к Арсению, воплощена авторская идея «вечного».

Таким образом, весь комплекс художественных средств в произведении позволяет нам утверждать, что в «Лавре» линейная концепция времени, свойственная жанру жития, вообще эпическому повествованию, отражающая жизненный путь героя выполняет скорее вспомогательную функцию. На первый план выходит идея циклической повторяемости времени, вневременья, с помощью которой писатель призывает читателя вспомнить о «неисторических», внеисторических человеческих ценностях.

Рецензии:

21.05.2018, 16:41 Саметова Фаузия Толеушайховна
Рецензия: Статья Карпенко Е.И. представляет огромный интерес для исследователей, интересующихся репрезентацией времени и пространства в языке. Восприятие времени прослеживается через судьбы героев - череда событий, повторяющиеся события - все это накладывает отпечаток на линейное и цикличное восприятие времени. Статья выдерживает логику изложения и рекомендуется к печати.